мой друг. — Но он обязательно будет. Ведь учёные уже придумали вещество, которое заставляет растения расти гораздо быстрее, и тонкую прозрачную плёнку, под которой они не замёрзнут в любой холод. Ведь помидор и клубника, которые ты ешь, — самые настоящие. Их помогли вырастить зимой мои товарищи, химики. И вот прислали тебе. И дома из стекла и пластмассы тоже уже есть. Значит, я не всё выдумал.
— Да, — сказал я тогда. — Это очень хороший город, который будет. Я так хочу в нём жить!
Мы плывём на самоходке
Кто говорит — «пароход», кто — «баржа». А это вовсе ни то и ни другое, а самоходка.
На пароход, правда, похоже: из трубы идёт дым и стучит машина. Но у парохода по бокам гребные колёса, а здесь вместо колёс — винт за кормой.
И на баржу похоже: вся палуба ровная, голая и под ней трюм. Только на корме небольшая постройка, совсем как двухэтажный домик. Там — каюты, а сверху — рубка. И в рубке рулевое колесо — штурвал.
Рулевой в рубке нажал кнопку, потянул рычаг, повернул штурвал, и поплыла вперёд не баржа, не пароход — самоходка.
Самый главный на самоходке — капитан. У него фуражка с крабом. Его все слушают. Зовут его Фёдор Васильич.
Капитан Фёдор Васильич стоит в рубке и смотрит в бинокль. Он видит на реке красный бакен и белый бакен. Красный — у правого берега, а белый — у левого. Надо плыть между ними, чтобы не сесть на мель.
— Держать посредине! — говорит капитан, и матрос Толя что есть силы вертит штурвал.
— Да зачем же так быстро? — усмехается Фёдор Васильич. — Ты тише, тише, спокойней! — и незаметно кладёт на штурвал свою руку. — Ничего, я тоже был штурвальным и вот также сначала накручивал зря…
Капитан видит в бинокль деревню на берегу. Там ходят коровы и гуси. Там работает трактор. И ещё там идёт совсем маленький мальчик и несёт в большой корзине грибы из леса. Раньше капитан тоже был маленьким мальчиком. Это было давно, но капитан помнит про это. И ему снова хочется в лес за грибами. Но ведь без капитана нельзя, а надо плыть дальше.
Вдруг впереди стена. Плыть некуда!
А это вовсе не стена, а ворота.
Ворота в реке?
Да, прямо в реке. Только это не обыкновенная река, а канал — его сами люди сделали.
Ворота распахнулись и пропустили нас. А впереди опять стена. И с боков бетонные мокрые стены. Высокие — выше мачты! А позади ворота уже закрылись, и мы как в колодце. Если кто не знает, может испугаться.
Тут зашумело, забурлило, и пошли по воде волны и белая пена. Стены «колодца» стали быстро опускаться, а наша самоходка подниматься — всё выше, выше. Это в «колодец» пустили воду.
И вот уже можно выглянуть из «колодца», чуть-чуть. И вот уже нет никаких стен, а есть берега и на каждом берегу белая башенка, а между ними… Впереди между ними теперь тоже нет никакой стены: она ушла, опустилась под воду. И можно плыть дальше.
А это был шлюз — речная ступенька. По таким ступенькам суда взбираются вверх и спускаются вниз, из одной реки перебираются в другую. Из Москвы в Волгу.
Волга очень большая. По ней плавает много всего: самоходки, пароходы, баржи. И самые быстрые — суда на подводных крыльях: «Ракета» и «Метеор». Они мчатся так, будто летят по воздуху. Только крылья скользят под водой.
У нас на самоходке есть штурман Дмитрич, помощник капитана. А у штурмана Дмитрича есть друг, который плавает на «Ракете». Когда Дмитрич стоит на вахте, а мимо знакомая «Ракета» проносится, он выскакивает из рубки и кричит:
— Витька, привет! Как живёшь?
Но друг ничего не успевает ответить: «Ракета» уже далеко впереди. Он только высоко поднимает руку. Наверное, он живёт хорошо.
— Вот и поговорили! — доволен Дмитрич; он очень любит встречаться с друзьями.
Потом штурман снова возвращается в рубку и смотрит свою речную карту. На карте нарисована река и где глубоко, где мелко. Мы должны плыть там, где глубоко, потому что у нас груз.
Груз этот — песок. Не обычный песок, а очень белый и чистый. Такой песок нужен для завода. Из него делают стекло. Вот мы его и везём. Он лежит в трюме, а сверху на трюме железная крыша. Эта крыша на колёсиках.
После вахты мы с рулевым Колей сдвигаем крышу вперёд, снимаем рубашки, прыгаем на песок и ложимся на него загорать. Песок тёплый. А сверху печёт солнце. Как хорошо!
Я лежу и спрашиваю Колю:
— А трудно вертеть штурвал? Ведь он такой большой!
— Для того и большой, чтобы не трудно было. Вертеть удобней, — говорит Коля.
Только я всё равно думаю, что Коле потому нетрудно, что у него такие большие, сильные руки. А может, оттого и сильные, что он всё время стоит у штурвала?..
Я спал в своей каюте. Вдруг — трах-бах! Я думал, койка перевернулась, и проснулся. Но она перевернуться не может, потому что привинчена к полу. Посмотрел я в круглое окошко — иллюминатор, а там, за окошком, что-то чёрное ходит, совсем не волна. Выбежал на палубу: кругом темно, даже страшно, только два фонаря в чёрной воде блестят, и мы причаливаем. Но не к пристани, а к большущему какому-то ящику, что возле берега плавает. Пригляделся я: да ведь это же кран! «Плавучий» называется. Вместо крюка у него корзина железная, вроде ковша.
Мы все на борту сгрудились, один рулевой в рубке. — Право подработай! — кричит ему капитан.
Штурман побежал глубину измерять: не мелко ли?
Ночью причаливать труднее, но всё равно все довольны: приплыли!
Тут мы бросили на кран чалки (это такой толстый канат), а там их замотали вокруг кнехтов (это такие чугунные столбики). Подошли так тесно, что с нашей палубы можно прямо на ящик прыгать, на кран. И кран тоже на месте стоит, на якоре.
Крышу с трюма и вдвоём отодвинуть нетрудно. Но мы кинулись все вместе. Как взялись — разом сдвинули. В ту же минуту сверху что-то большое, чёрное как ухнет в трюм — я так и отпрянул в сторону. А из трюма ковш тяжёлый с песком стал
